– А может, ты просто боишься разоблачения? – с издевкой поинтересовалась я, перепрыгивая через земляную волну, подкатившуюся под ноги. – И за что же ты так невзлюбил вампиров?
– Ничего личного, – фыркнул монстр. – Мне нужна Догева. Вся. Она должна принадлежать мне, мне одному! В этой проклятой долине сокрыта огромная сила, и, завладев ею, я приобрету власть над смертью, если тебе это о чем-то говорит!
– Конечно, говорит. Тебя в детстве из люльки уронили!
– Так я и думал, – осклабился монстр. – Этот выблядок трясется над своими секретами, как ростовщик. Сидит на них своей крылатой задницей и не желает подвинуться. И что ты в нем нашла? Лживая, мелочная, предательская душонка. Только и корысти, что смазливая морда, пока клыки не выщерил. Но не забывай, что ты – человек, а он – вампир. Я знаю, как он скрежещет зубами по ночам, день-деньской рассыпаясь перед тобой в изъявлениях и заверениях. Так волк виляет хвостом перед сучкой, захлебывающейся лаем у ног охотника с арбалетом.
– По-моему, больше всего его уязвляет нежелание подвинуться. И думаешь, почему? Он знает, какая широкая у тебя… попка. И как оная пихается.
– Ну, хватит! – прогремел маг. – Ты мне никогда не нравилась. Быть может, посмертный отзыв окажется более лестным?
Я так и не поняла, как он это сделал. Высунувшись из земли, одно щупальце подсекло мне колени, а второе дернуло за ногу. Я хряснулась затылком о камень, а этот… нехороший человек… пырнул меня в грудь мечом, пригвоздив к земле!
Боли не было. Только недоумение по поводу странной пустоты там, где только что билось сердце. По правилам летописного жанра я должна была издать хриплый сип (или сиплый хрип), впиться руками в безжалостное лезвие, предречь недругу страшную смерть от руки одного из моих потомков, в подтверждение плюнув кровью в ненавистное лицо. После чего изобразить парочку-другую конвульсий и картинно закатить глаза. Но тут я вспомнила, что потомков у меня нет, а, следовательно, мне не поверят. Может, натравить на него безутешного возлюбленного? Я перебрала всех своих знакомых, но кандидата в мстители так и не нашла. Какое безобразие, ни на кого нельзя положиться, все приходится делать самой!
– Ну вот и управились, хвала богам! – прогремела возвышавшаяся надо мною гора.
Меч, выпавший из моей руки, лежал совсем рядышком, на бортике фонтана, рукоятью к площади.
– Лежачего бить нечестно, – прошептала я, слегка удивившись хриплому бульканью в груди.
– Все никак не соберусь почитать рыцарский кодекс, – зловеще выскалилось чудище.
Оголовье меча наклонилось и скользнуло в мою ладонь, повинуясь неслышному зову магии. Сдвинувшееся острие провалилось в щель бортика. По стальным граням, щекоча немеющие пальцы, заструилась вода. Внизу живота тянуще кольнуло.
– А зря, – шепнула я, резко сжимая ладонь.
Магия хлынула по мечу, по руке, жгуче заполнила рану в груди и устремилась дальше, вьюнком оплетая черное лезвие. Монстр захлебнулся тонким вибрирующим воем и откинулся назад, не успев ни выпустить, ни выдернуть из моего тела свой меч, по которому со свистящим потрескиванием бежали синеватые змейки-разряды. Ни один архимаг не сумеет осушить до дна природный источник силы, ибо даже бездонная пропасть в конце концов выйдет из берегов, если обратить в нее стремительную полноводную реку. Пропасть – но не дырявое ведро, стоящее на ее краю. Сила текла и текла сквозь мое израненное тело, подчиняясь последнему, отчаянному усилию воли. Монстр выл, корчился, выплевывал заклинания, пытаясь хоть так избавиться от излишков силы, разорвать губительную связь, но все было бесполезно. С тем же успехом он мог вычерпывать прибывающую воду горстями, и развязка не заставила себя ждать. Монстр окутался сияющим коконом, крики потонули в нарастающем гуле, земля содрогнулась и пошла глубокими трещинами, остатки фонтана вместе с бортиком смялись и провалились в глубокую воронку, а затем раздался легкий, нежный, тихий хлопок, сияние сжалось до слепящей точки, брызнуло лучами и исчезло. В воздухе закружились хлопья копоти.
Меч выскользнул из ослабевшей руки и глухо плюхнулся в лужу. Я и не знала, что в предрассветные часы так сильно темнеет. Потом мне померещился Лён, стоящий в луже на коленях, с треском разрывающий рубашку у меня на груди.
– Боюсь, вам придется переделать фонтан в колодец, – прошептала я, и это были мои последние слова.
Я просыпалась медленно, с беспокойным ощущением, что я натворила что-то страшное, но никак не могла вспомнить что. Потом вспомнила. И сон сразу испарился.
Я заперла Лёна в подвале!
Ничего более ужасного со мной приключиться просто не могло. Сколько сейчас? Полдень?! А если он задохнулся? Замерз? Я через силу разлепила веки и увидела Лёна, с задумчивым видом сидевшего на стуле у окна. Интересно, кто его выпустил? (Позже я узнала, что он вышиб-таки дверь, разворотив косяк.)
Лён поднялся и пошел к моей кровати. Я поскорее зажмурилась. Кровать скрипнула, когда он осторожно присел на краешек. Несколько секунд ничего не происходило, потом он неожиданно сказал:
– Прости меня.
Как бы худо мне ни было, вступление мне понравилось. Я прикинула, какие выгоды оно мне сулит, и, томно перекатившись головой по подушке, чуть слышно прошептала:
– На колени…
К моему ужасу, он бухнулся на пол так ретиво, словно я собиралась посвящать его в рыцари.
– Эй, ты что, вставай немедленно, я просто пошутила!
– Я тоже.
Я перегнулась через край кровати, и обнаружила, что он сидит на корточках. Вздохнув, Лён прислонился спиной к кровати, вытянул ноги и закрыл глаза. Потом начал говорить – тихо, медленно, тщательно подбирая слова.