– Против кого сгодятся-то? – поинтересовался Вал, машинально поглаживая оголовье меча. – Вы, бабоньки, я вижу, жуть как смелые, а мужики здоровые в храме забаррикадировались. Вам что, жить надоело?
– И-и-и, надоело-то как, милок! Только чаша сия не про нас. Мы, старики, для него интересу уже не имеем…
– Да для кого, в конце-то концов? – не выдержала я.
– А для вампира, – простодушно созналась бабка. – Ему молодых подавай, штоб кровь в жилах бурлила. А у нас, старух, кровь горькая, холодная, сама в землю просится…
– Так… – протянули мы в унисон, выразительно глядя на Лёна.
– Чушь какая, – фыркнул вампир.
– А от кого же тогда народ в храме попрятался?
– Местные суеверия. Эй, вы чего?
– Пойдем-ка мы действительно в храм. Порасспросим священнослужителя о местных суевериях.
– Жрать хочется – жуть, – простонал Вал. Съеденное яблоко только подстегнуло наш аппетит.
– Пошли, – согласился Лён. – В храме можно бесплатно получить освященную булочку с маслом.
– А ты сможешь в него войти? – удивленно спросила я.
– А почему нет?
– Ну ты же вампир. Ты должен плевать в иконы и избегать тени креста.
– Вольха, тебе желудочный сок в голову ударил.
– Извини. Не хотелось бы оправдываться перед прихожанами, когда тебя будет корчить при виде кропила.
В религии я не слишком разбиралась, но точно знала, что богов четверо, как концов креста, их жрецы прозываются дайнами, а верующих после смерти ждут либо хлебосольные небеса, либо огненная преисподняя с мракобесами. Естественно, у злостных атеистов, вроде меня, выбора не было.
Храм не вызвал у нас благоговейного трепета – быть может, из-за несоразмерно огромной копилки для пожертвований, прибитой у ворот. Копилку скреплял ржавый замок. Духовные пастыри не доверяли верующим и правильно делали, ибо Вал немедленно запустил в щель для монет два пальца. Но копилка была бездонна, как преисподняя, и, применив заклинание ясновидения, я убедилась, что в ней нет ни гроша – видимо, ящик только что опорожнили.
Сирые и убогие, для поощрения которых, судя по надписи на ящике, его и вывесили, были представлены в лице нищего, побирающегося самостоятельно. Он сидел, прислонившись спиной к решетчатой ограде маленького деревянного храма и ритмично, нечленораздельно мычал, высунув нечистый язык. Из рваного тулупа клоками выпирало сено. Пустые штанины калеки были демонстративно завязаны узлами. Перед ним валялась кепка, до середины наполненная медью с редким вкраплением серебрушек. Когда ветер веял в нашу сторону, дышать было невозможно.
Вал встал, как вкопанный.
– Жратва… – прошипел он.
– Ты с ума сошел, меня тошнит от одного запаха!
– Бестолочь, в кепке!
– Ты что, собираешься ограбить нищего?
– Этот нищий богаче нас всех, вместе взятых. Так уж и быть, я оставлю ему на выпивку.
– Не смей, слышишь? – возмутилась я. – Лён, скажи ему!
Вампир загадочно улыбнулся. Не обращая внимания на мои вопли, Вал нагнулся и широкой ладонью гребанул доброхотные дары прихожан.
И тут свершилось чудо! Прошлогоднее воскресение пророка Овсюга (злые языки поговаривали, что пророк был не мертв, а мертвецки пьян) ему и в подметки не годилось.
– Куда ты лапу суешь, поганая твоя морда! – возопил слепоглухонемой нищий, вскакивая на выросшие ноги. Узлы штанин болтались над голыми коленями. Оторопевший Вал не успел увернуться от ясеневого посоха, с хрустом прошедшегося по его спине.
Лён хохотал, я тоже. Медяшки рассыпались по дороге. Убогий торопливо набивал ими карманы, стоя на коленях.
– Ну, ты, мужик, даешь… – удивленно выдохнул тролль, почесывая лопатку. – Ни гхыра себе работенка.
Оглянувшись и убедившись, что его вспышки никто, кроме нас, не заметил, нищий смачно сплюнул и снова сел, бросив в шапку горсть меди – для приманки легковерных жертвователей.
– Ноги не затекают – весь день поджимать? – участливо спросила я.
– И как у тебя язык не отсохнет – над убогими издеваться, – буркнул нищий, прилежно втирая в бороду горсть придорожной пыли.
– А я сейчас тебя за шкирку – и в храм. Будешь на глазах у благодетелей ноги отращивать, – прорычал Вал, закатывая рукава.
– Эй, ребята, вы чего? – сменил тон «убогий». – Сколько вы хотите? Пять? Десять?
– Двадцать процентов. Единовременно, – решительно сказал Лён.
– И не стыдно вам… Не люди, а вампиры какие-то… – нищий вытряхнул на ладонь дневной улов, пошевелил монеты пальцем и со вздохами и причитаниями отсчитал пятую часть в услужливо подставленный мешочек. – Чтоб вы подавились, кровопийцы!
– Надо же, какой проницательный мужик, – иронично сказал Вал, хлопая Лёна по плечу, – вампира за версту чует. Пошли, от него разит, как из помойки, а в этом захолустье уйма гораздо более приятных запахов.
– А ты, как всегда, знал и молчал! – окрысилась я на Лёна.
– В предвкушении веселого зрелища.
– Лён, ты не человек, а…
– Ты права. Я не человек, – охотно согласился он.
– А настоящая скотина! – докончила я. – Мы – одна команда и действовать должны, как одно, а не выставлять друг друга на посмешище, правда, Вал?
– Тьфу на вас! – отвечал тролль. – Деньги есть, я корчму на холме приметил, нашли когда цапаться!
Но корчму уже закрыли, замкнули на амбарный замок и украсили плакатом «Сему заведению до завтрего зачиненному быть». Над трубой дотлевал вкусный дымок, разномастный выводок поросят сосредоточенно бороздил рылами кучу объедков, оставшихся после клиентов.
Я засмотрелась на вывеску негостеприимного пункта питания. Под надписью «Веселые русалки» были изображены две весьма потрепанные пучеглазые бабы с русыми косами, щербатыми ухмылками до лопоухих ушей и селедочными хвостами вместо ног. В руках бабы держали по кружке пенистого пива и вареному раку, тоже пучеглазому и несколько удивленному. С изобразительными способностями у художника было туговато, зато с чувством юмора – полный порядок.